Юстас-Алексу
4:20 утра, загородный дом Штирлица, чашка крепкого кофе и свежая газета. Каждый его день начинался одинаково: сначала он просыпался, вздремнув всего несколько часов, потом просыпался, будто и не спал вовсе, пил кофе, заваренный в турке, настолько горький, что казалось, пьешь чистую полынь, и ехал в Управление, где проводил долгие часы, за бумагами и рапортами. Так было до недавнего времени, но вчера он помимо задания из Центра, получил донесение, что в тюрьму Мюллера – гестапо, бросят одного человека, который обвинялся в разжигании вражды между нацистами и распространении листовок сомнительного содержания, в которых ругали режим Гитлера и призывали к истреблению фашизма. Предъявив пропуск, он поднялся по широкой лестнице, и поздоровавшись с сотрудниками, приветливо ему кивающими, вошел в свой кабинет. В нем царила довольно спартанская обстановка, не в пример апартаментам Шелленберга, разбавленный лишь темно зеленой лампой на гранитовой ножке и журнальным столиком с кувшином и бокалами. Сев за стол, он протянул было руку к телефону. Но на полпути прищурившись, посмотрел на черный аппарат и опустил кисть на стол, он еще успеет доложить, что прибыл и Вальтер, конечно же, не упустит возможности вызвать его к себе, чтобы теша самолюбие высказать парочку каких-нибудь идей, выдавая их за свои. Он усмехнулся, насколько люди становятся предсказуемыми за какие-то 20 лет. Он знал шефа еще со вступления в НСДАП, когда тот был заметным и подающим надежды заместителем начальника разведуправления, в те времена он казался ему амбициозным и совершенно неприспособленным к тому времени молодым человеком, меряя его с колокольни своего опыта, считая, что все должны попадать в разведку с 16 лет. А теперь…теперь Шеллегберг был достойным и несомненно сильным противником, которого не стоило недооценивать, он мог мило улыбаться, говорить по-французски, смотреть на тебя взглядом пронизывающим насквозь, с малой толикой нежности во взоре, мог дотронуться доверительно до лацкана твоего пиджака, и  ты начинал слепо ему верить, и мысленно уверять в безграничной преданности, ибо шеф разведки умел убеждать. Штирлиц прошел этот этап, и сейчас мог раскусить любую идею Вальтера практически мгновенно. Резкий звонок по телефону, заставил Штирлица, убрать руку из-за щеки, и нахмуриться, он с недавнего времени не переносил громких звуков особенно в тот момент, когда о чем то думал и пытался соредоточиться.
- Штирлиц слушает. Да, группенфюрер,  хорошо группенфюрер. Конечно, я проведу допрос. Дело будет через десять минут? Хорошо. Жду.
Положив трубку на рычаг, он закусил губу и сощурился, он получил задание допросить некого Дэвида Арнетта, того самого, что был задержан несколько дней назад в подозрении на диверсию и измену Родине. Довольно страшный по нынешним временам приговор, хотя тут и гадать не нужно было, все действия, слова, даже защита самого себя вели к виселице. Если этого молодого человека задержало Гестапо и наверняка проводило первый допрос, то из этого можно было вычленить, что наверняка поработали они «умело» и заключенный не столько повредился физически, сколь морально. Дело принесли, и Штирлиц, пробежав его глазами, захлопнул папку. Ничего значительного, помимо нескольких контактов в Великобритании смутить мужчину не могли, и он пожал плечами.
- Ну раз их интересует именно это, что ж я к их услугам. – он усмехнулся про себя, выходя из кабинета и спускаясь по лестнице к камерам.
Оправив китель, Штирлиц с непроницаемым выражением лица вошел в допросную, где посреди комнаты, в наручниках привязанный к стулу сидел задержанный, хмурым взглядом, чуть прищуренных глаз, он посмотрел на изнеможённого и нажал кнопку вызова.
- Холтофф... – обернулся офицер, как только в помещение зашел сотрудник СС – принесите ему воды, и избавьте от наручников.
Штирлиц оперся на стол спиной,  скрестив руки на груди.
- Я читал Ваше дело. Вы  Дэвид Арнетт немец по происхождению, нигде в данный момент не работаете, но являетесь распространителем информации, которая вносит в умы немцев смуту по отношению к СД и СС – он прошелся по допросной, заложив руки за спину  - как я надеюсь, грамотный немец должны понимать, что влечет за собой такая деятельность.
Говорил он твердо, отрывисто и жестко.
- Ты становишься похожим на Мюллера…Гляди не докатись до его методов допроса, иначе потеряешь себя совершенно…
Он с тоской посмотрел на обвиняемого. Этот молодой человек вообще не должен был здесь быть, он всего лишь придерживался таких взглядом, что и он сам по отношению к Гитлеру и его режиму, с одним лишь отличием, что он – Максим Исаев, делал это тайно, чтобы ни одна живая гестаповская душа не узнала, а этот парень делает это явно, за что и попал за решетку. И как бы ему сейчас не было больно и жутко на душе, он был обязан допрашивать несчастного, заверяя в том, что мнения последнего ошибочны, и что только режим и убеждения Гитлера приведут Германию к вершинам всевластия. Бред? Да, именно так, и все это понимают, просто стоят из себя прихлебателей смотрящих в рот фюреру и слепо ему верящих.  Он усмехнулся про себя, остановившись возле двери, которая открылась через пару секунд и Холтофф принес поднос со стаканом воды и кувшином.
- Хотите пить? – Штирлиц налил воды в стакан и поднес с губам арестованного – пейте, ибо говорить Вам придется долго. Мне важно знать каждую деталь, а также имена и фамилии тех, кто вместе с Вами ведет антифашистскую деятельность в пределах Германии, а также вне ее.
Он внимательно смотрел на Грегори, разглядывая его совсем еще молодое, но уже осунувшееся от лишений и побоев лицо, и ясные еще не замутненные годами и тяготами глаза, хотя не сомневался, что  их впереди будет еще немало.
- В Ваших интересах отвечать правду- он покосился на стенографистку ведущую протокол – поскольку каждое Ваше слово впоследствии может обернуться против Вас и Вашей семьи. Если  Вы будете помогать нам, то я возможно смогу добиться от начальства смягчения приговора. Мы не заинтересованы в том, чтобы слепо убивать, нам нужны союзники.
Он снова прошелся по допросной, осматривая уже практически вызубренную на память обстановку этого помещения, с серыми стенами, столом, несколькими стульями и лампа на проводе, свешавшейся с потолка и до того пыльной, что она еле светила. Он ни на что ни надеялся, и уж тем более что арестованный сейчас ему откроет все свои карты и согласиться сотрудничать, тем более если бы он и впрямь был бы не против, то это первое, что навело бы Штирлица на подозрение и замутило бы и без того мутную воду этого непростого дела. Тут были не только твердые убеждения во вреде гитлеровского режима, тут было что-то еще, что понять Штирлицу еще предстояло.